Вероника Тушнова - Не отрекаются любя...



 

* * * Надо верными оставаться,до могилы любовь неся,надо вовремя расставаться,если верными быть нельзя.Пусть вовек такого не будет,но кто знает, что суждено?Так не будет, но все мы люди...Все равно - запомни одно:я не буду тобою брошена,лгать не станешь мне, как врагумы расстанемся как положено,-я сама тебе помогу.* * * Осчастливь меня однажды,позови с собою в рай,исцели меня от жажды,подышать немного дай!Он ведь не за облаками,не за тридевять земель,-там снежок висит клоками,спит апрельская метель.Там синеет ельник мелкий,на стволах ржавеет мох,перепархивает белка,будто розовый дымок.Отливая блеском ртутным,стынет талая вода...Ты однажды ранним утромпозови меня туда!Я тебе не помешаюи как тень твоя пройду...Жизнь такая небольшая,а весна - одна в году.Там поют лесные птицы,там душа поет в груди...Сто грехов тебе простится,если скажешь: - Приходи!                      * * * Тропа, петляя и пыля,сбегает в темный буерак.Там душно пахнет конопля,там комарьем набитый мрак.И, словно мраком порожден,откуда-то изглубокастекляшек слабый перезвон,несвязный щебет родника.Глухая, тихая пора,Вселяющая древний страх.Перепела, перепелаодни кричат еще в полях.Сквозь ветки светится мертвоналитый звездами бочаг.Сознайся, ты ведь ничегоне знаешь о таких вещах?А это я - любовь твоя,по пояс вымокла в росе,синеют шарики репьяв коротенькой моей косе,в намокшем платьишке своемиду, гадая о судьбе.Иду и думаю о нем,и это значит - о тебе.Ты синеглаз, светловолос,ты статен и бронзовокож,и мне смешно теперь до слез,как на себя ты не похож.Сплошь заметен метелью звездполей торжественный покой.А где-то там, за сотни верст,не спит ребенок городской.Трамваев гром в ночи слышней,фонарь качается в окне,и мальчик думает о ней,и это значит - обо мне.А впереди петлистый путь,десятилетий долгих мгла....Ну, расскажи когда-нибудь,какая я тогда была?

***************

Я ЖЕЛАЮ ТЕБЕ ДОБРА! Улыбаюсь, а сердце плачетв одинокие вечера.Я люблю тебя.Это значит -я желаю тебе добра.Это значит, моя отрада,слов не надо и встреч не надо,и не надо моей печали,и не надо моей тревоги,и не надо, чтобы в дорогемы рассветы с тобой встречали.Вот и старость вдали маячит,и о многом забыть пора...Я люблю тебя. Это значит -я желаю тебе добра.Значит, как мне тебя покинуть,как мне память из сердца вынуть,как не греть твоих рук озябших,непосильную ношу взявших?Кто же скажет, моя отрада,что нам надо, а что не надо,посоветует, как же быть?Нам никто об этом не скажет,и никто пути не укажет,и никто узла не развяжет...Кто сказал, что легко любить?* * * А знаешь, все еще будет!Южный ветер еще подует,и весну еще наколдует,и память перелистает,и встретиться нас заставит,и еще меня на рассветегубы твои разбудят.Понимаешь, все еще будет!В сто концов убегают рельсы,самолеты уходят в рейсы,корабли снимаются с якоря...Если б помнили это люди,чаще думали бы о чуде,реже бы люди плакали.Счастье - что онo? Та же птица:упустишь - и не поймаешь.А в клетке ему томитьсятоже ведь не годиться,трудно с ним, понимаешь?Я его не запру безжалостно,крыльев не искалечу.Улетаешь? Лети, пожалуйста...Знаешь, как отпразднуемВстречу!* * * Хмурую землю стужа сковала,небо по солнцу затосковало.Утром темно, и в полдень темно,а мне всё равно, мне всё равно!А у меня есть любимый, любимый,с повадкой орлиной, с душой голубиной,с усмешкою дерзкой, с улыбкою детской,на всём белом свете один-единый.Он мне и воздух, он мне и небо,всё без него бездыханно и немо...А он ничего про это не знает,своими делами и мыслями занят,пройдёт и не взглянет,и не оглянется, и мне улыбнутьсяне догадается.Лежат между нами на веки вечныене дальние дали - года быстротечные,стоит между нами не море большое -горькое горе, сердце чужое.Вовеки нам встретитьсяне суждено...А мне всё равно, мне всё равно,а у меня есть любимый, любимый!* * * Мне говорят: нету такой любви.Мне говорят: как все,так и ты живи!Больно многого хочешь,нету людей таких.Зря ты только морочишьи себя и других!Говорят: зря грустишь,зря не ешь и не спишь,не глупи!Всё равно ведь уступишь,так уж лучше сейчасуступи!...А она есть.Есть.Есть.А она - здесь,здесь,здесь,в сердце моёмтёплым живёт птенцом,в жилах моихжгучим течёт свинцом.Это она - светом в моих глазах,это она - солью в моих слезах,зренье, слух мой,грозная сила моя,солнце моё,горы мои, моря!От забвенья - защита,от лжи и неверья - броня...Если её не будет,не будет меня!...А мне говорят:нету такой любви.Мне говорят:как все,так и ты живи!А я никому душине дам потушить.А я и живу, как всекогда-нибудьбудут жить!* * * Вот уеду, исчезну,на года, навсегда,кану в снежную бездну,пропаду без следа.Час прощанья рисую,гладкий след от саней...Я ничем не рискую,кроме жизни своей.* * * Бывало все: и счастье, и печали,и разговоры длинные вдвоем.Но мы о самом главном промолчали,а может, и не думали о нем.Нас разделило смутных дней теченье -сперва ручей, потом, глядишь, река...Но долго оставалось ощущенье:не навсегда, ненадолго, пока...Давно исчез, уплыл далекий берег,и нет тебя, и свет в душе погас,и только я одна еще не верю,что жизнь навечно разлучила нас.* * * Открываю томик одинокий -томик в переплёте полинялом.Человек писал вот эти строки.Я не знаю, для кого писал он.Пусть он думал и любил иначеи в столетьях мы не повстречались...Если я от этих строчек плачу,значит, мне они предназначались.* * * Не отрекаются любя.Ведь жизнь кончается не завтра.Я перестану ждать тебя,а ты придешь совсем внезапно.А ты придешь, когда темно,когда в стекло ударит вьюга,когда припомнишь, как давноне согревали мы друг друга.И так захочешь теплоты,не полюбившейся когда-то,что переждать не сможешь тытрех человек у автомата.И будет, как назло, ползтитрамвай, метро, не знаю что там.И вьюга заметет путина дальних подступах к воротам...А в доме будет грусть и тишь,хрип счетчика и шорох книжки,когда ты в двери постучишь,взбежав наверх без передышки.За это можно все отдать,и до того я в это верю,что трудно мне тебя не ждать,весь день не отходя от двери.* * * Сто часов счастья...Разве этого мало?Я его, как песок золотой,намывала,собирала любовно, неутомимо,по крупице, по капле,по искре, по блестке,создавала его из тумана и дыма,принимала в подарокот каждой звезды и березки...Сколько дней проводилаза счастьем в погонена продрогшем перроне,в гремящем вагоне,в час отлета его настигалана аэродроме,обнимала его, согревалав нетопленном доме.Ворожила над ним, колдовала...Случалось, бывало,что из горького горяя счастье свое добывала.Это зря говорится,что надо счастливой родиться.Нужно только, чтоб сердцене стыдилось над счастьем трудиться,чтобы не было сердцелениво, спесиво,чтоб за малую малостьоно говорило "спасибо".Сто часов счастья,чистейшего, без обмана.Сто часов счастья!Разве этого мало?ТЕНЬ Приглушает птичий гамтишина еловая,проплывает по снегамтень моя лиловая.На снегах и в облакахсинева прозрачная,в белых пухлых башлыкахспят домишки дачные.Тень идет сама собой,в чащи забирается,о штакетник голубойпополам ломается...Хоть сугробы глубоки -просто нет возможности,хоть навешены замкииз предосторожности,залезает тень плечомв окна золоченые,тени сроду нипочемзоны запрещенные...Я шагаю колеей,потная, усталая,лед бугристый подо мной,мешанина талая.Ноги бедные моитяжелы немыслимо,я от этой колеицеликом зависима.Поскользнувшись на ходу,локоть тру с обидою,тени, пляшущей в саду,от души завидую!* * * Все в доме пасмурно и ветхо,скрипят ступени, мох в пазах...А за окном - рассвети веткав аквамариновых слезах.А за окномкричат вороны,и страшно яркая трава,и погромыхиванье грома,как будто валятся дрова.Смотрю в окно,от счастья плача,и, полусонная еще,щекою чувствую горячейтвое прохладное плечо...Но ты в другом, далеком домеи даже в городе другом.Чужие властные ладонилежат на сердце дорогом....А это все - и час рассвета,и сад, поющий под дождем, -я просто выдумала это,чтобы побыть с тобой вдвоем.* * * Не знаю - права ли,не знаю - честна ли,не помню начала,не вижу конца...Я рада, что не было встреч под часами,что не целовались с тобойу крыльца.Я рада, что было так немо и прямо,так просто и трудно,так нежно и зло,что осенью пахлотревожно и пряно,что дымное небо на склоны ползло.Что сплетница сойкадо хрипу кричала,на все побережье про нас раззвоня.Что я ничего тебене обещала и ты ничего не просилу меня.И это нисколько меня не печалит,-прекрасен той первой поры неуют...Подарков не просяти не обещают,подарки приносят и отдают.* * * Всегда так былои всегда так будет:ты забываешь обо мне порой,твой скучный взглядпорой мне сердце студит...Но у тебя ведь нет такой второй!Несвойственна любви красноречивость,боюсь я слов красивых как огня.Я от тебя молчанью научилась,и ты к терпеньюприучил меня.Нет, не к тому, что родственно бессилью,что вызвано покорностью судьбе,нет, не к тому, что сломанные крыльядаруют в утешение тебе.Ты научил меня терпенью поля,когда земля суха и горяча,терпенью трав, томящихся в неволедо первого весеннего луча,ты научил меня терпенью птицы,готовящейся в дальний перелет,терпенью всех, кто знает,что случится,И молча неминуемого ждет.НОЧЬ         (Зима 1942 г.)Смеясь и щуря сморщенные веки,седой старик немыслимо давнонам подавал хрустящие чурекии молодое мутное вино.Мы пили все из одного стаканав пронзительно холодном погребке,и влага, пенясь через край, стекалаи на землю струилась по руке.Мы шли домой, когда уже стемнелои свежей мглою потянуло с гор.И встал до неба полукругом белымморскою солью пахнущий простор.От звезд текли серебряные нити,и на изгибе медленной волныдрожал блестящим столбиком Юпитер,как отраженье крохотной луны.А мы купались... И вода светилась...И вспыхивало пламя под ногой...А ночь была как музыка, как милостьторжественной, сияющей, нагой.. . . . . . . . . . . . . . . . . .Зачем я нынче вспомнила про это?Здесь только вспышки гаснущей свечи,и темный дом, трясущийся от ветра,и вьюшек стук в нетопленной печи.Проклятый стук, назойливый, как Морзе!Тире и точки... точки и тире...Окно во льду, и ночь к стеклу примерзла,и сердце тоже в ледяной коре.Еще темней. Свеча почти погасла.И над огарком синеватый чад.А воткнут он в бутылку из-под маслас наклейкой рваной - "Розовый мускат".Как трудно мне поверить, что когда-тосюда вино звенящее текло,что знало зной и пенные раскатызамасленное, мутное стекло!Наверно, так, взглянув теперь в глаза мне,хотел бы ты и все-таки не смогувидеть снова девочку на камнев лучах и пене с головы до ног.Но я все та же, та же, что бывало...Пройдет война, и кончится зима.И если бы я этого не знала,давно бы ночь свела меня с ума.ХИРУРГ              Н. Л. ЧистяковуПорой он был ворчливым оттого,что полшага до старости осталось.Что, верно, часто мучила егонелегкая военная усталость.Но молодой и беспокойный жарего хранил от мыслей одиноких -он столько жизней бережно держалв своих ладонях, умных и широких.И не один, на белый стол ложась,когда терпеть и покоряться надо,узнал почти божественную властьспокойных рук и греющего взгляда.Вдыхал эфир, слабел и, наконец,спеша в лицо неясное вглядеться,припоминал, что, кажется, отецсмотрел вот так когда-то в раннем детстве.А тот и в самом деле был отцоми не однажды с жадностью бессоннойискал и ждал похожего лицомв молочном свете операционной.Своей тоски ничем не выдал он,никто не знает, как случилось это,-в какое утро был он извещено смерти сына под Одессой где-то...Не в то ли утро, с ветром и пургой,когда, немного бледный и усталый,он паренька с раздробленной ногойсынком назвал, совсем не по уставу.САЛЮТ Мы час назад не думали о смерти.Мы только что узнали: он убит.В измятом, наспех порванном конвертена стуле извещение лежит.Мы плакали. Потом молчали обе.Хлестало в стекла дождиком косым...По-взрослому нахмурив круглый лобик,притих ее четырехлетний сын.Потом стемнело. И внезапно, круторакетами врезаясь в вышину,волна артиллерийского салютатяжелую качнула тишину.Мне показалось, будет очень трудносквозь эту боль и слезы видеть ейцветенье желтых, красных, изумрудныхнад городом ликующих огней.Но только я хотела синей шторойзакрыть огни и море светлых крыш,мне женщина промолвила с укором:"Зачем? Пускай любуется малыш".И, помолчав, добавила устало,почти уйдя в густеющую тьму:"...Мне это все еще дороже стало -ведь это будто памятник ему".ПТИЦА Бои ушли. Завесой плотнойплывут туманы вслед врагам,и снега чистые полотнарасстелены по берегам.И слышно: птица птицу кличет,тревожа утреннюю стынь.И бесприютен голос птичийсреди обугленных пустынь.Он бьется, жалобный и тонкий,о синеву речного льда,как будто мать зовет ребенка,потерянного навсегда.Кружит он в скованном просторе,звеня немыслимой тоской,как будто человечье гореосталось плакать над рекой.ГОРОДОК Не прозвучит ни слово, ни гудокв развалинах, задохшихся от дыма.Лежит убитый русский городок,и кажется - ничто непоправимо.Еще в тревожном зареве закати различимы голоса орудий,а в городок уже приходят люди.Из горсти пьют, на дне воронки спят.И снова дым. Но дым уже другой -теперь он пахнет теплотой и пищей.И первый сруб, как первый лист тугой,из черного выходит корневища.И медленная светлая смола,как слезы встречи, катится по стенам.И верят люди: жизнь благословенна,как бы она сурова ни была!В ЛЕСУ Навстречу сосны. Нет конца им...День ярче, выше, горячей,но хвойный кров непроницаемдля ливня солнечных лучей.Лишь кое-где во мраке вкрапленкак будто золота кусок.И с веток солнечные каплисочатся в розовый песок.В лесу торжественно и тихо...Но я не слышу тишины,-еще не умер отзвук дикой,железной музыки войны.И с молодой березкой рядом,ее шуршанием одет,стоит расщепленный снарядомсосны обугленный скелет.НОЧНАЯ ТРЕВОГА Знакомый, ненавистный визг...Как он в ночи тягуч и режущ!И значит - снова надо вниз,в неведенье бомбоубежищ.И снова поиски ключа,и дверь с задвижкою тугою,и снова тельце у плеча,обмякшее и дорогое.Как назло, лестница крута,-скользят по сбитым плитам ноги;и вот навстречу, на пороге -бормочущая темнота.Здесь времени потерян счет,пространство здесь неощутимо,как будто жизнь, не глядя, мимосвоей дорогою течет.Горячий мрак, и бормотаньевполголоса. И только раздо корня вздрагивает зданье,и кто-то шепотом: "Не в нас".И вдруг неясно голубойквадрат в углу, на месте двери:"Тревога кончилась. Отбой!"Мы голосу не сразу верим.Но лестница выводит в сад,а сад омыт зеленым светом,и пахнет резедой и летом,как до войны, как год назад.Идут на дно аэростаты,покачиваясь в синеве.И шумно ссорятся ребята,ища осколки по примятой,белесой утренней траве.ДОРОГА До города двенадцать километров.Шоссе как вымерло - ни человека...Иду одна, оглохшая от ветра,перехожу взлохмаченную реку.Мы на реке с тобой бывали вместе,когда-то шли по этой вот дороге...Как увязают в чавкающем тестеусталые по непривычке ноги.Как больно хлещут ледяные плети,какой пронзительный, угрюмый вечер,и ни огня на целом божьем свете,и от мешка оцепенели плечи.В нем розовая крупная картошка,пронизанная сыростью осенней.Приду и стукну в крайнее окошко,и мать с огарком отопрет мне сени.Огонь запляшет, загудит в железке,вода забулькает. А я раскрою дверцуи сяду возле. И при жарком блескеписьмом вчерашним отогрею сердце.И долгий путь сквозь мокрое ненастьеосенней ночью - хриплой и бездомноймне кажется ничтожно малой частьюодной дороги - общей и огромной.ЯБЛОКИ                  Ю. Р.Ты яблоки привез на самолетеиз Самарканда лютою зимой,холодными, иззябшими в полетемы принесли их вечером домой.Нет, не домой. Наш дом был так далеко,что я в него не верила сама.А здесь цвела на стеклах синих оконкосматая сибирская зима.Как на друзей забытых, я гляделана яблоки, склоняясь над столом,и трогала упругое их тело,пронизанное светом и теплом.И целовала шелковую кожу,и свежий запах медленно пила.Их желтизна, казалось мне, похожана солнечные зайчики была.В ту ночь мне снилось: я живу у моря.Над морем зной. На свете нет войны.И сад шумит. И шуму сада вторитленивое шуршание волны.Я видела осеннюю прогулку,сырой асфальт и листья без числа.Я шла родным московским переулкоми яблоки такие же несла.Потом с рассветом ворвались заботы.В углах синел и колыхался чад...Топили печь... И в коридоре кто-тосказал: "По Реомюру - пятьдесят".Но как порою надо нам немного:среди разлук, тревоги и невзгодмне легче сделал трудную дорогуосколок солнца, заключенный в плод.* * * Вот и город. Первая застава.Первые трамваи на кругу.Очень я, наверное, устала,если улыбнуться не могу.Вот и дом. Но смотрят незнакомостены за порогом дорогим.Если сердце не узнало дома,значит, сердце сделалось другим.Значит, в сердце зажилась тревога,значит, сердце одолела грусть.Милый город, подожди немного,-я смеяться снова научусь.* * * У каждого есть в жизни хоть одно,свое, совсем особенное место.Припомнишь двор какой-нибудь, окно,и сразу в сердце возникает детство.Вот у меня: горячий косогор,в ромашках весь и весь пропахший пылью,и бабочки. Я помню до сих поркоричневые с крапинками крылья.У них полет изменчив и лукав,но от погони я не уставала -догнать, поймать во что бы то ни стало,схватить ее, держать ее в руках!Не стало детства. Жизнь суровей, строже.А все-таки мечта моя жива:изменчивые, яркие словамне кажутся на бабочек похожи.Я до рассвета по ночам не сплю,я, может быть, еще упрямей стала -поймать, схватить во что бы то ни стало!И вот я их, как бабочек, ловлю.И с каждым разом убеждаюсь сновая в тщетности стремленья своего -с пыльцою стертой, тускло и мертволежит в ладонях радужное слово.* * * Спокойный вечер пасмурен и мглист.Не слышно птиц среди древесных кружев.Пустынна улица. Последний ржавый листв морозном воздухе легчайший ветер кружит.Любимая осенняя пора.На облаках - сиреневые блики,на светлых лужицах каемка серебра,и над землей - покой, безмерный и великий.Как лживо все: и эта тишина,и мягкий полог облачных волокон...Как пристально в глаза людей войнаглядит пустыми впадинами окон.* * * Резкие гудки автомобиля,сердца замирающий полет.В облаках белесой крымской пылипрячется нежданный поворот.Полны звона выжженные травы.Ветром с губ уносятся слова.Слева склоны, склоны, а направо -моря сморщенная синева.Ветер все прохладнее. Все ближедальних гор скалистое кольцо.Я еще до сумерек увижуваше загорелое лицо.Но когда б в моей то было власти,вечно путь я длила б, оттогочто минуты приближенья к счастьюмного лучше счастья самого.ОСЕНЬ Нынче улетели журавлина заре промозглой и туманной.Долго, долго затихал вдалиразговор печальный и гортанный.С коренастых вымокших березтусклая стекала позолота;горизонт был ровен и белес,словно с неба краски вытер кто-то.Тихий дождь сочился без концаиз пространства этого пустого...Мне припомнился рассказ отцао лесах и топях Августова.Ничего не слышно о тебе.Может быть, письмо в пути пропало,может быть... Но думать о беде -я на это не имею права.Нынче улетели журавли...Очень горько провожать их было.Снова осень. Три уже прошли...Я теплее девочку укрыла.До костей пронизывала дрожь,в щели окон заползала сырость...Ты придешь, конечно, ты придешьв этот дом, где наш ребенок вырос.И о том, что было на войне,о своем житье-бытье солдататы расскажешь дочери, как мнемой отец рассказывал когда-то.ТРОПИНКА Ночами такая стоит тишина,стеклянная, хрупкая, ломкая.Очерчена радужным кругом луна,и поле дымится поземкою.Ночами такое молчанье кругом,что слово доносится всякое,и скрипы калиток, и как за бугрому проруби ведрами звякают.Послушать, и кажется: где-то звучитжелезная разноголосица.А это все сердце стучит и стучит -незрячее сердце колотится.Тропинка ныряет в пыли голубой,в глухом полыхании месяца.Пойти по тропинке - и можно с тобой,наверное, где-нибудь встретиться.МАТЬ Года прошли, а помню, как теперь,фанерой заколоченную дверь,написанную мелом цифру "шесть",светильника замасленную жесть,колышет пламя снежная струя,солдат в бреду...И возле койки - я.И рядом смерть.        Мне трудно вспоминать,но не могу не вспоминать о нем...В Москве, на Бронной, у солдата - мать.Я знаю их шестиэтажный дом,московский дом...На кухне примуса,похожий на ущелье коридор,горластый репродуктор, вечный спорна лестнице... ребячьи голоса...Вбегал он, раскрасневшийся, в снегу,пальто расстегивая на бегу,бросал на стол с размаху связку книг -вернувшийся из школы ученик.Вот он лежит: не мальчик, а солдат,какие тени темные у скул,как будто умер он, а не уснул,московский школьник... раненый солдат.Он жить не будет.Так сказал хирург.Но нам нельзя не верить в чудеса,и я отогреваю пальцы рук...Минута... десять... двадцать... полчаса...Снимаю одеяло, - как легкаисколотая шприцами рука.За эту ночь уже который разя жизнь держу на острие иглы.Колючий иней выбелил углы,часы внизу отбили пятый час...О как мне ненавистен с той порыхолодноватый запах камфары!Со впалых щек сбегает синева,он говорит невнятные слова,срывает марлю в спекшейся крови...Вот так. Еще. Не уступай! Живи!...Он умер к утру, твой хороший сын,твоя надежда и твоя любовь...Зазолотилась под лучом косымсуровая мальчишеская бровь,и я таким увидела его,каким он был на Киевском, когдав последний раз, печальна и горда,ты обняла ребенка своего.. . . . . . . . . . . . . . . .В осеннем сквере палевый песоки ржавый лист на тишине воды...Все те же Патриаршие пруды,шестиэтажный дом наискосок,и снова дети роются в песке...И, может быть, мы рядом на скамьюс тобой садимся.Я не узнаюни добрых глаз, ни жилки на виске.Да и тебе, конечно, невдомек,что это я заплакала над ним,над одиноким мальчиком твоим,когда он уходил.Что одинок тогда он не был...Что твоя тоска мне больше,чем кому-нибудь, близка...КАПИТАНЫ Не ведется в доме разговоровпро давно минувшие дела,желтый снимок - пароход "Суворов"выцветает в ящике стола.Попытаюсь все-таки вглядетьсяпристальней в туман минувших лет,увидать далекий город детства,где родились мой отец и дед.Утро шло и мглою к горлу липло,салом шелестело по бортам...Кашлял продолжительно и хриплодосиня багровый капитан.Докурив, в карманы руки прятали в белесом мареве заривсматривался в узенький фарватерВолги, обмелевшей у Твери.И возникал перед глазамипричал на стынущей водеи домик в городе Казани,в Адмиралтейской слободе.Судьбу бродяжью проклиная,он ждет - скорей бы ледостав...Но сам не свой в начале мая,когда вода растет в кустахи подступает к трем оконцамв густых гераневых огнях,и, ослепленный мир обняв,весь день роскошествует солнце;когда прозрачен лед небес,а лед земной тяжел и порист,и в синем пламени по поясбредет красно-лиловый лес...Горчащий дух набрякших почек,колючий, клейкий, спиртовой,и запах просмоленных бочеки дегтя... и десятки прочихтяжеловесною волнойтекут с причалов, с неба, с Волги,туманя кровь, сбивая с ног,и в мир вторгается свисток -привычный, хрипловатый, долгий...Волны медлительный разбегна камни расстилает пену,и осточертевают стены,и дом бросает человек...С трехлетним черноглазым сыномстоит на берегу жена...Даль будто бы растворена,расплавлена в сиянье синем.Гремят булыжником ободьятяжелых кованых телег...А пароход - как первый снег,как лебедь в блеске половодья...Пар вырывается, свистя,лениво шлепаются плицы......Почти полсотни лет спустятакое утро сыну снится.Проснувшись, он к рулю идет,не видя волн беспечной пляски,и вниз уводит пароходзащитной, пасмурной окраски.Бегут домишки по пятам,и, бакен огибая круто,отцовский домик капитанкак будто видит на минуту.Но со штурвала своегопотом уже не сводит взгляда,и на ресницах у неготяжелый пепел Сталинграда.СТАНЦИЯ БАЛАДЖАРЫ Степь, растрескавшаяся от жара,не успевшая расцвести...Снова станция Баладжары,перепутанные пути.Бродят степью седые козы,в небе медленных туч гурты...Запыхавшиеся паровозыпод струю подставляют рты.Между шпалами лужи нефтис отраженьями облаков...Нам опять разминуться негдес горьким ветром солончаков.Лязг железа, одышка пара,гор лысеющие горбы...Снова станция Баладжарына дороге моей судьбы.Жизнь чужая, чужие лица...Я на станции не сойду.Улыбается проводница:- Поглядите, мой дом в саду!-В двух шагах низкорослый домик,в стеклах красный, как медь, закат,пропыленный насквозь тутовник...(А она говорила - сад.)Но унылое это место,где ни кустика нет вокруг,я глазами чужого детствав этот миг увидала вдруг,взглядом девушки полюбившей,сердцем женщины пожилой...И тутовник над плоской крышейожил, как от воды живой.БЕССОННИЦА Кряхтели рамы, стекла звякали,И все казалось мне: вот-вотуснувший дом сорвется с якоряи в ночь, ныряя, поплывет.Луна катилась между тучами,опутанная волокном,как мачта,дерево скрипучеераскачивалось под окном.Давным-давно легли хозяева,огонь погас.        А сна все нет.И заманить ничем нельзя его.И долго мешкает рассвет.От окон тянет острым холодом,и хорошо и страшно мне.Все крепко спят.         И с грозным городомя остаюсь наедине.Наш утлый дом по ветру носится,раскачивается сосна...И до чего ж она мне по сердцу,азербайджанская весна!АРЫК Глаз к сиянью такому еще не привык...Зной густой, золотой и тягучий, как мед...А за домом, в саду,            пробегает арык,как живой человек,         говорит и поет.Он струится, как будто в ущелье                            зажат,меж забором и каменной пестрой стеной.Распахнется калитка...Лучи задрожат...           Засмуглеет рука...Брызнет звон жестяной.С мягким бульканьем вглубь окунется кувшин,И опять тишина.          Он один ни на мигне стихает, сбегая с далеких вершин,торопливый арык,говорливый арык...В нем вода холодна и молочно-бела,и, как лента из шелка, упруга в горсти...С первой встречи я сердце ему отдала.Пели птицы в саду:          "Не спеши, погости".Счастье ходит со мной по дороге любой...А покой...       А покоя не будет нигде.В час, когда занимался рассвет голубой,я пришла попрощаться к ханларской воде.ГОЛУБИ Тусклый луч блестит на олове,мокрых вмятинах ковша...Чуть поваркивают голуби,белым веером шурша.Запрокидывают голову,брызжут солнечной водой,бродят взад-вперед по желобутропкой скользкой и крутой.Бродят сонные и важные,грудки выгнуты в дугу,и блестят глаза их влажные,как брусника на снегу.Сад поник под зноем парящим,небо - синьки голубей...- Ты возьми меня в товарищи,дай потрогать голубей.-Верно, день тот был удачливымты ответил: - Ладно, лезь...-Дребезжать ступеньки начали,загремела гулко жесть...Мне расти мальчишкой надо быу мальчишек больше льгот...А на крыше - пекло адово,сквозь подошвы ноги жжет.Целый час с тобой стояли мы(неужели наяву?),птицы в небо шли спиралями,упирались в синеву...Воркованье голубиное,смятый ковш, в ковше - вода...А часы-то в детстве длинные -и такие же года.Кто их знал, что так прокатятся,птичьей стайкой отсверкав...Я ли это - в белом платьице,с белым голубем в руках?У ИСТОЧНИКА Тягучий жар на землю льется,томят извилины пути...К артезианскому колодцубежит ребенок лет шести.На цыпочки на камне беломприподымаясь на краю,губами ловит неумелотугую, круглую струю.Она дугой взлетает звонко,спеша в орешник молодой,и пересохший рот ребенкаедва целуется с водой.И у меня судьба такая,и я к источнику бегу.Мне счастье бьет в лицо, сверкая,а я напиться не могу!* * * Пусть мне оправдываться нечем,пусть спорны доводы мои,-предпочитаю красноречьюкосноязычие любви.Когда волненью воплотитьсяв звучанье речи не дано,когда сто слов в душе родитсяи не годится ни одно!Когда молчание не робость,но ощущение того,какая отделяет пропастьслова от сердца твоего.О сердце, склонное к порывам,пусть будет мужеством твоимв поступках быть красноречивым,а в обожании - немым.И что бы мне ни возразили,я снова это повторю.... Прости меня,моя Россия,что о любви не говорю.НЕПОГОДА Нас дождь поливалтрое суток.Три дня штурмовала гроза.От молний ежеминутныхломить начинало глаза.Пока продолжалась осада,мы съели пуды алычи.За нами вдогонку из сада,как змеи, вползали ручьи.А тучи шли тихо, вразвалку,и не было тучам конца...Промокшая, злая чекалкавизжала всю ночь у крыльца.Опавшие листья сметая,кружились потоки, ворча,лимонная и золотаякупалась в дожде алыча.И, превознося непогоду,от зноя живая едва,глотала небесную водупривычная к жажде трава.Вот так мы и жили без делана мокрой, веселой земле,а море свирепо гуделои белым дымилось во мгле.Домишко стоял у обрыва,где грохот наката лютей,и жило в нем двое счастливыхи двое несчастныхлюдей.Ты мне в бесконечные ночис улыбкою (благо темно!)твердил, что, конечно, на почтележит телеграмма давно.Что письма затеряны, видно,твердил, почтальонов виня.И было мне горько и стыдно,что ты утешаешь меня.И я понимала отлично,что четко работает связь,что письма вручаются лично,открытки не могут пропасть...Однажды, дождавшись рассвета,с последней надеждой скупойушла я месить километрылиловой размякшей тропой.Ушла я вдогонку за счастьем,за дальней, неверной судьбой...А счастье-то было ненастьем,тревогой, прибоем, тобой.* * * Человек живет совсем немного -несколько десятков лет и зим,каждый шаг отмеривая строгосердцем человеческим своим.Льются реки, плещут волны света,облака похожи на ягнят...Травы, шелестящие от ветра,полчищами поймы полонят.Выбегает из побегов хилыхсильная блестящая листва,плачут и смеются на могилахновые живые существа.Вспыхивают и сгорают маки.Истлевает дочерна трава...В мертвых книгах крохотные знакисобраны в бессмертные слова.* * * Людские души - души разные,не перечислить их, не счесть.Есть злые, добрые и праздныеи грозовые души есть.Иная в силе не нуждается,ее дыханием коснись -и в ней чистейший звук рождается,распространяясь вдаль и ввысь.Другая хмуро-неотзывчива,другая каменно-глухадля света звезд, для пенья птичьего,для музыки и для стиха.Она почти недосягаема,пока не вторгнутся в неелюбви тревога и отчаянье,сердечной боли острие.Смятенная и беззащитная,она очнется, и тогдасама по-птичьи закричит онаи засияет как звезда.ВЕСНА Туч взъерошенные перья.Плотный воздух сыр и сер.Снег, истыканный капелью,по обочинам осел.И упорный ветер с юга,на реке дробящий льды,входит медленно и тугов прочерневшие сады.Он охрипшей грудью дышит,он проходит напролом,по гремящей жестью крышетяжко хлопает крылом.И кипит волна крутаяс каждой ночью тяжелей,сок тягучий нагнетаяв сердцевины тополей.Третьи сутки дует ветер,третьи сутки стонут льды,третьи сутки в целом светени просвета, ни звезды.Краю нет тоске несносной.Третьи сутки в сердце мрак...Может быть, и в жизни веснынаступают тоже так?* * * И чего мы тревожимся, плачем и спорим,о любимых грустим до того, что невмочь.Большеглазые добрые звезды над морем,шелковистая гладь упирается в ночь.Спят прогретые за день сутулые скалы,спит распластанный берег, безлюден и тих.Если ты тишины и покоя искала,вот они! Только нет, ты искала не их.Спят деревья, мои бессловесные братья.Их зеленые руки нежны и легки.До чего мне сейчас не хватает пожатьячеловеческой, сильной, горячей руки!* * * У мокрых камней выгибает волналитую покатую спину.Над черным хребтом Карадагалуна истаяла наполовину.Срываются звездыс десятков орбит,их росчерк мгновенен и светел.Тревогу, тревогу, тревогу трубитв ущельях полуночный ветер.Пока фосфорящийся след не потух,желанье шепчу я поспешно.Одно неизменное.Места для двухне стало в душе моей грешной.К осеннему небу прикован мой взгляд,авось я судьбу переспорю!...А звезды летят, и летят, и летят,и падают в Черное море.* * * На рассветной поретуча спит на горе,залегла за хребтомватным серым жгутом.На рассветной пореветер спит на горе,дремлет, крылья сложа,сном своим дорожа.Я люблю эту гладь,я люблю эту тишь,дыма первую прядьнад уступами крыш,первый блеск на волне,первый плеск в тишине...Буря сердцаслышнее в молчании мне!* * * Очертаниями туманнымигоры высятся над заливом...Любовался ли ты бакланамиутром солнечным и счастливым?Расправляют крылья ленивые,выгибают шейки змеиные...С очень долгими перерывамис весел капают капли длинные.То вытягивается, то сжимаетсяна волне овальное солнце,а на сваях сидят, жеманятсятемнокрылые незнакомцы.Мне от них уплывать не хочется,всплеском весел вспугнуть не хочется,мне ничем нарушать не хочетсясердца светлое одиночество.Но бакланам сидеть наскучило.Тяжело поднялись и скрылись.Завизжали в гнездах уключины,волны о борт заколотились.На стеклянное, на зеленоерябь наброшена, словно кружевце...А внизу - глубина бездонная,а вверху - синева бездонная,поглядишь - голова закружится!* * * Я поднимаюсь по колючим склонам,я мну в ладонях пыльный полынок,пылает бухта синим и зеленым,кузнечики взлетают из-под ног.В скользящих бликах света голубого,на обожженном темени горы,лепечут листья в рощице дубовой,жужжат шмели и плачут комары.Лежу. Гляжу.Над головою дна нет!Плывут на север тучи не спеша...И все мне душу трогает и ранит,так беззащитна сделалась душа.Она ликует и пощады просит,и нет ее смятению конца.Так, вероятно, света не выносятглаза у исцеленного слепца.Всё в первый раз - долины, горы, море,сухой дубняк, звенящий на ветру...Вторая жизнь! На радость или горе?Не все равно ли? Не боюсь. Беру!В ЛЕСУ Осенний пожар полыхает в лесу,плывут паутин волоконца,тяжелые капли дрожат на весу,и в каждой по целому солнцу.Какой нерушимый сегодня покой,как тихо планируют листья...Хочу вороха их потрогать рукой,как шкурку потрогала б лисью.Как много их - рыжих, лиловых почти,коричневых и золотистых.Слетают на плечи, лежат на пути,трепещут на кронах сквозистых.Торжественной бронзой покрыты дубы,горят фонари-мухоморы...Я нынче с рассвета пошла по грибы,бродить по глухим косогорам.Брожу -     и нет-нет           да присяду на ствол,к осенней прислушаюсь речи.Почудилось - кто-то по лесу прошел.Не ты ли прошел недалече?Брожу -   и нет-нет          да тебя позову,молчанье лесное развею.Мне эхо ответит, лукавя: ау...А я вот возьму и поверю!* * * Вчерашний дождьпоследний лист багряныйсорвал с деревьев, рощи оголя.Я вышла через заросли бурьянав осенние пустынные поля.Все шло своим положенным порядком,заранее известным для меня:ботва чернела по разрытым грядкам,рыжела мокрой щеткою стерня,блестели позолоченные утромвесенне-свежей озими ростки...Их ветер трогал с нежностью,как будтона голове ребенка волоски.А журавли,печальные немного,на языке гортанном говоря,летели синей ветреной дорогойв далекий край,на теплые моря...Ну, вот и все!И нету больше лета,когда друг друга отыскали мы.Но мне впервые не страшны приметынедальней неминуемой зимы.Зимы, грозящей и садам и людям...Ну, что она отнимет у меня?Ведь мы с тобоювместе греться будему зимнего веселого огня!* * * Воздух пьяный - нет спасения,с ног сбивают два глотка.Облака уже весенние,кучевые облака.Влажный лес синеет щеткою,склон топорщится ольхой.Все проявленное, четкое,до всего подать рукой.В колеях с навозной жижею,кувыркаясь и смеясь,до заката солнце рыжеемесит мартовскую грязь.Сколько счастья наобещаносумасшедшим этим днем!Но идет поодаль женщинав полушалочке своем,не девчонка и не старая,плотно сжав румяный рот,равнодушная, усталая,несчастливая идет.Март, январь, какая разница,коль случилось, что онана земное это празднествоникем не позвана.Ну пускай, пускай он явитсяздесь, немедленно, сейчас,скажет ей:"Моя красавица!",обоймет, как в первый раз.Ахнет сердце, заколотится,боль отхлынет, как вода.Неужели не воротится?Неужели никогда?Я боюсь взглянуть в лицо ее,отстаю на три шага,и холодная, свинцоваятень ложится на снега.СТАРЫЙ ДОМ Сколько раз я мечталав долгой жизни своейпостоять, как бывало,возле этих дверей.В эти стены вглядеться,в этот тополь сухой,отыскать свое детствоза чердачной стрехой.Но стою и не верюмноголетней мечте:просто двери как двери.Неужели же те?Просто чье-то жилище,старый розовый дом.Больше, лучше и чището, что знаю о нем.Вот ведь что оказалось:на родной стороненичего не осталось, -все со мной и во мне.Зря стою я у оконв тихой улочке той:дом - покинутый кокон,дом - навеки пустой.* * * Я помню, где-то, далеко вначале,наплававшись до дрожи поутру,на деревенском стареньком причалесушила я косенки на ветру.Сливались берега за поворотом,как два голубо-сизые крыла,и мне всегда узнать хотелось:что там? А там, за ними, жизнь моя была.И мерялась, как водится, годами,и утекали годы, как вода...Я знаю, что за синими горами,и не хочу заглядывать туда.ПРОЩАНЬЕ У дебаркадеров лопочетчернильно-черная вода,как будто высказаться хочет,да не умеет - вот беда!Как будто бы напомнить хочето важном, позабытом мной,и все вздыхает, все бормочетв осенней теми ледяной.Мой давний город, город детствав огнях простерт на берегу.Он виден мне, а вот вглядетьсяв себя, былую, не могу.Чувств неосвоенная область,смятенных дум круговорот.Напрасно старенький автобусменя на набережной ждет.Ах, если б не рассудка строгостьи не благоразумья власть!Но тонко просвистела лёгость,и связь, как нить, оборвалась.И вот уже клубит сугробыи за кормой шумит вода,и город в ночь уходит, чтобыне воротиться никогда.И не сказать, как это грустно,и взять бы кинуться вослед...Но жизнь с трудом меняет русло,когда тебе не двадцать лет.СТИХИ О ГУДКЕ Я с детства любила гудки на реке,я вечно толклась у причала,я все пароходы еще вдалекепо их голосам различала.Мы часто таким пустяком дорожим,затем что он с детства привычен.Мне новый гудок показался чужим,он был бессердечен и зычен.И я огорчилась, хотя я сюдавернулась, заведомо зная,что время иное, иные судаи Волга-то, в общем, иная.А все-таки он представлялся в мечте,как прежде, густым, басовитым...Мы вышли из шлюзов уже в темнотеи двинулись морем открытым.Я не узнавала родные места,где помнила каждую малость.В безбрежности пепельных вод широтас темнеющим небом сливалась.Рвал ветер низовый волну на клочки,скитался равниною пенной,и только мигали в ночи маячки,как звездочки в безднах вселенной.Барометр падал, и ветер крепчал,зарница вдали полыхала,и вдруг нелюбимый гудок закричал,и вдруг я его услыхала.С чего же взяла я? Он вовсе не груб,он речью своей безыскуснойпохож на звучанье серебряных труб,пронзительный, гордый и грустный...Он, как тетива, трепетал над водой,под стать поражающей шири,такой необычный, такой молодой,еще не обвыкшийся в мире.И так покоряло его торжество,его несвершенности сила,что я не могла не влюбиться в негои прежней любви изменила.И нет сожаленья о прошлом во мне,в неверности этой не каюсь...Что делать - живу я в сегодняшнем днеи в завтрашнем жить собираюсь!* * * Сколько милых ровесниковв братских могилах лежит.Узловатая липародительский сон сторожит.Все беднее теперь я,бесплотнее день ото дня,с каждой новой потерейвсе меньше на свете меня.Черноглазый ребенок...Давно его, глупого, нет.Вместо худенькой девушки -плоский бумажный портрет.Вместо женщины юнойосталась усталая мать.Надлежит ей исчезнуть...Но я не хочу исчезать!Льются годы рекою,сто обличий моих хороня,только с каждой строкоювсе больше на свете меня.Оттого все страшнее мнебраться теперь за перо,оттого все нужнееразобраться, где зло, где добро.Оттого все труднеебросать на бумагу слова:вот, мол, люди, любуйтесь,глядите, мол, я какова!Чем смогу заплатить яза эту прекрасную власть,за высокое правов дома заходить не стучась?Что могу? Что должна я?Сама до конца не пойму...Только мне не солгать быни в чем, никогда, никому!В АЭРОПОРТУ В холодном, неуютном залев пустынном аэропортуслежу тяжелыми глазами,как снег танцует на ветру.Как на стекло лепя заплатки,швыряет пригоршни пера,как на посадочной площадкераскидывает веера.На положении беглянкия изнываю здесь с утра.Сперва в медпункте валерьянкимне щедро выдала сестра.Затем в безлюдном ресторане,серьгами бедными блеща,официантка принесла мнетарелку жирного борща.Из парикмахерской вразвалкупрошел молоденький пилот...Ему меня ничуть не жалко,но это он меня спасет.В часы обыденной работы,февральский выполняя план,меня на крыльях пронесет онсквозь мертвый белый океан.Друзья мои, чужие люди,благодарю за доброту....Сейчас вздохну я полной грудьюи вновь свободу обрету.Как хорошо, что все известно,что ждать не надобно вестей.Благословляю век прогрессаи сверхвысоких скоростей.Людской благословляю разум,плоды великого трудаза то, что можно так вот, разом,без слов, без взгляда, навсегда!* * * Так было, так будетв любом испытанье:кончаются силы,в глазах потемнело,уже исступленье, смятенье,метанье, свинцовою тяжестьюсмятое тело.Уже задыхается сердце слепое,колотится бешено и бестолковои вырваться хочет ценою любою,и нету опасней мгновенья такого.Бороться так трудно,а сдаться так просто,упасть и молчать,без движения лежа...Они ж не бездонны -запасы упорства...Но дальше-то, дальше-то,дальше-то что же?Как долго мои испытания длятся,уже непосильно борение это...Но если мне сдаться,так с жизнью расстаться,и рада бы выбрать, да выбора нету!Считаю не на километры - на метры,считаю уже не на дни - на минуты...И вдруг полегчало! Сперва неприметно.Но сразу в глазах посветлело как будто!Уже не похожее на трепыханьеупругое чувствую сердцебиенье...И, значит, спасенье -второе дыханье.Второе дыханье.Второе рожденье!* * * Счастливо и необъяснимопроисходящее со мной:не радость, нет - я не любима -и не весна тому виной.Мир непригляден, бесприютен,побеги спят, и корни спят,а я не сплю, и день мой труден,и взгляд мне горести слепят...Я говорю с тобой стихами,остановиться не могу.Они как слезы, как дыханье,и, значит, я ни в чем не лгу...Все, что стихами,- только правда,стихи как ветер, как прибой,стихи - высокая наградаза все, что отнято тобой!САМОЛЕТЫ Запах леса и болота,полночь, ветер ледяной...Самолеты, самолетыпролетают надо мной.Пролетают рейсом поздним,рассекают звездный плес,пригибают ревом грознымветки тоненьких берез.Полустанок в черном поле,глаз совиный фонаря...Сердце бродит, как слепое,в поле без поводыря.Обступает темень плотно,смутно блещет путь стальной.Самолеты, самолетыпролетают надо мной.Я устала и продрогла,но ведь будет, все равнобудет дальняя дорога,будет все, что суждено.Будет биться в ровном гулев стекла звездная река,и дремать спокойно будетна моей твоя рука...Можно ль сердцу без полета?Я ли этому виной?Самолеты, самолетыпролетают надо мной.* * * Нам двоим посвященная,очень краткая, очень долгая,не по-зимнему черная,ночь туманная, волглая,неспокойная, странная...Может, все еще сбудется?Мне - лукавить не станувсе глаза твои чудятся,то молящие, жалкие,то веселые, жаркие,счастливые, изумленные,рыжевато-зеленые.Переулки безлюдные,непробудные улицы...Мне - лукавить не буду -все слова твои чудятся,то несмелые, нежные,то тревожные, грешные,простые, печальныеслова прощальные.Эхо слышу я древнее,что в полуночи будится,слышу крови биение...Может, все-таки сбудется?Ну, а если не сбудется,разве сгинет, забудетсятех мгновений течение,душ заблудших свечение?* * * Я пенять на судьбу не вправе,годы милостивы ко мне...Если молодость есть вторая -лучше первой она вдвойне.Откровеннее и мудрее,проницательней и щедрей.Я горжусь и любуюсь ею -этой молодостью моей.Та подарком была, не боле,та у всех молодых была.Эту я по собственной воле,силой собственной добыла.Я в ее неизменность верюоттого, что моя она,оттого, что душой своеюоплатила ее сполна!* * * Морозный лес.В парадном одеяньедеревья-мумии, деревья-изваянья...Я восхищаюсь этой красотой,глаз не свожу, а сердцем не приемлю.Люблю землею пахнущую землюи под ногой листвы упругий слой.Люблю кипенье, вздохи, шелест, шорох,величественный гул над головой,брусничники на рыжих косогорах,кочкарники с каемчатой травой...Труд муравьев, и птичьи новоселья,и любопытных белок беготню...Внезапной грусти, шумного весельячередованье по сто раз на дню.Люблю я все, что плещется, струится,рождается, меняется, растет,и старится, и смерти не боится...Не выношу безжизненных красот!Когда январским лесом прохожу яи он молчит, в стоцветных блестках сплошь,одно я повторяю, торжествуя:"А все-таки ты скоро оживешь!"* * * Как счастье внезапное - оттепель эта.Весны дуновеньем земля обогрета.Еще не начало весны, а предвестье,и даже еще не предвестье - намек,что будет, что рядом,что срок недалек.Нет, эти приметы меня не обманут:совсем по-особомугрустно до слез,как самый последний оставшийся мамонт,трубит в одиночествеэлектровоз.Промчался гудоки за далями сгинул,и стихло в ночи тарахтенье колес,и городмолчанье, как шапку, надвинул,и явственно стало дыханье берез.Они, возле окон на цыпочках стоя,глядят любопытно...Я чувствую их.Я слышу, как бьется их сердце простое,как соки пульсируют в почках тугих.Вот с крыши сосулька обрушилась вниз,ударилась вдребезги о карниз,хрустальная дробь раскатилась по жести -и снова сторожкая долгая тишь...Я знаю, я знаю: ты тоже не спишь,ты слушаешь тоже, мы слушаем вместе.Как оттепель - близость внезапная эта.Дыханием счастья душа обогрета.Еще не начало, а только предвестье,и даже еще не предвестье - намек,что будет, что рядом, что срок недалек.ШИШКА Я в снегу подтаявшем, около ствола,гладенькую, мокрую шишку подняла.А теперь в кармане я ее ношу,выну, полюбуюсь, лесом подышу.Выну и порадуюсь, что тогда, в лесу,может быть, последнюю, может, предпоследнюю,а может быть, просто встретила весну.Там в снегу лосиные глубокие следы,как ведерки синие, полные воды,свежие проталины, муравьи у пня,-маленькие тайны мартовского дня.* * * Сияет небо снежными горами,громадами округлых ярких туч.Здесь тишина торжественна, как в храме,здесь в вышине дымится тонкий луч.Здесь теплят ели розовые свечии курят благовонную смолу.Нам хвоя тихо сыплется на плечи,и тропка нас ведет в густую мглу.Все необычно этим летом странным:и то, что эти ели так прямы,и то, что лес мы ощущаем храмом,и то, что боги в храме этом мы!* * *        О память сердца! Ты сильней       Рассудка памяти печальной...             К. БатюшковПамять сердца! Память сердца!Без дороги бродишь ты,-луч, блуждающий в тумане,в океане темноты.Разве можно знать заране,что полюбится тебе,память сердца, память сердца,в человеческой судьбе?Может, в городе - крылечко,может, речка, может, снег,может, малое словечко,а в словечке - человек!Ты захватишь вместо счастьятеплый дождь, долбящий жесть,пропыленную ромашкусолнцу можешь предпочесть!..Госпитальные палаты,костылей унылый скрип...Отчего-то предпочла тывзять с собою запах лип.И теперь всегда он дышитнад июньскою Москвойтой военною тревогой,незабвенною тоской...А когда во мгле морознойкрасный шар идет на дно -сердце бьется трудно, грозно,задыхается оно...Стук лопаты, комья глины,и одна осталась я...Это было в час заката,в первых числах января.А когда в ночи весеннейгде-то кличет паровоз,в сердце давнее смятенье,счастье, жгучее до слез!Память сердца! Память сердца!Где предел тебе, скажи!Перед этим озареньемотступают рубежи.Ты теплее, ты добреетрезвой памяти ума...Память сердца, память сердца,ты - поэзия сама!* * * Не сули мне золотые горы,годы жизни доброй не сули.Я тебя покину очень скоропо закону матери-земли.Мне остались считанные весны,так уж дай на выбор, что хочу:елки сизокрылые, да сосны,да березку - белую свечу.Подари веселую дворняжку,хриплых деревенских петухов,мокрый ландыш, пыльную ромашку,смутное движение стихов.День дождливый, темень ночи долгой,всплески, всхлипы, шорохи во тьме...И сырых поленьев запах волглыйтоже, тоже дай на память мне.Не кори, что пожелала мало,не суди, что сердцем я робка.Так уж получилось,- опоздала...Дай мне руку! Где твоя рука?* * * Шагаю хвойною опушкой,и улыбаюсь, и пою,и жестяной помятой кружкойиз родничка лесного пью.И слушаю, как славка свищет,как зяблик ссорится с женой,и вижу гриб у корневищасквозь папоротник кружевной...Но дело-то не в певчих птицах,не в роднике и не в грибе,-душа должна уединиться,чтобы прислушаться к себе.И раствориться в блеске этом,и слиться с этой синевой,и стать самой теплом и светом,водой, и птицей, и травой,живыми соками напиться, земную силу обрести,ведь ей века еще трудиться, тысячелетия расти.