-- Дзззззззззззз! — требовательно раздалось в коридоре.

От неожиданности Карл Иванович просыпал горсть кунжута мимо лотка.

-- Дзззззззззззз! — снова раздалось в прихожей.

-- Иду, иду! — крикнул Карл Иванович, запахнул халат и закашлялся.

«Кого там в такую рань?» — думал он, шаркая тапочками по линолеуму, усыпанному перьями и зерном. Плотно закрыв за собой дверь комнаты, он приоткрыл входную дверь, накинув цепочку.

В полумраке лестничной площадки стоял высокий молодой парень с орлиным носом и таким же орлиным взглядом. Карл Иванович порылся в кармане халата, достал очки и нацепил их. Парень производил неопределенное впечатление: абсолютно выбритая голова настораживала, а стопка книг под мышкой успокаивала.

-- Доброе утро! — улыбнулся парень. — Мы проводим месячник по распространению книг преподобного учителя Свами Прабхупады. Вы слышали про Господа Кришну?

-- Слышал, — поморщился Карл Иванович. — Я все уже слышал в этой жизни, молодой человек.

-- Вы можете звать меня просто Коля, — улыбнулся молодой человек и вопрошающе покосился на дверную цепочку.

-- А могу я вас не звать? — саркастически произнес Карл Иванович, не собираясь снимать цепочку.

-- Могу спорить, — как ни в чем ни бывало продолжал Коля, — вы не очень в теме, как Господь Кришна дарует вечное наслаждение и освобождение от страданий!

-- И как?

-- Впустите господа Кришну в свое сердце!

-- Ему там не понравится, — вдохнул Карл Иванович. — Старое изношенное сердце, два инфаркта. Что ему там делать?

-- Да не ему, а вам! — рассмеялся Коля. — Попробуйте повторять: Харе Кришна, Харе Кришна — Кришна Кришна, Харе Харе. Сразу станет легче!

-- Просто повторять?

-- Конечно!

-- Повторять может и попугай.

-- А вот смотрите, что по этому поводу говорит Прабхупада... — Коля ловким движением распахнул верхнюю книгу строго посередине. — Вот, слушайте...

-- Коля, — перебил Карл Иванович. — Я старый человек, фронтовик, атеист. Найди себе юную красивую девочку и рассказывай ей все это. Поверь мне, Коля, выйдет куда больше проку.

Коля разочарованно вздохнул и по-детски вытянул губы трубочкой.

-- А кто-нибудь из внуков дома есть? — спросил он, аккуратно вглядываясь в сумрак прихожей.

-- Я один живу, — покачал головой Карл Иванович. — Внучка в Германии.

-- Ну... извините за беспокойство. Счастья вам! Харибол!

Карл Иванович запер дверь, дошлепал до кухни, налил стакан воды, сел в кресло и выпил. Некоторое время он дремал, откинувшись на плетеную спинку. Затем открыл глаза, посмотрел на часы, нацепил на голову радионаушники и включил телевизор. Телевизор тут же принялся бубнить, а Карл Иванович положил на колени стопку газет, а за ухо карандаш, просунув его за дужкой наушников. Газеты он листал быстро, останавливаясь лишь на предвыборных новостях. Пару раз нахмурился, а один раз понимающе кивнул и обвел карандашом заметку.

В какой-то момент ему показалось, что к бойкой скороговорке дикторши добавился посторонний гул. Карл Иванович сдвинул наушник с левого уха и прислушался. «Дзззззззззззз!!!» — надрывался звонок в прихожей.

Кратко выругавшись, Карл Иванович поднялся с кресла и поспешил к двери под непрекращающийся звон.

* * *

На лестничной площадке стояли две женщины лет по шестьдесят, одна держала в руке красную папку, а другой давила на кнопку звонка.

-- Прекратите трезвонить, с ума сошли?! — рявкнул Карл Иванович, и женщина испуганно отдернула руку. — Что надо?

-- А я уж думала, никого нет, — простодушно откликнулась дама с папкой, а ее спутница согласно закивала. — Доброе утро! Мы собираем подписи за кандидата в губернаторы от нашего округа Адаскина Эмиля Гарриевича.

-- Зачем? — нахмурился Карл Иванович. — Через неделю выборы. Зачем подписи?

-- Честно говоря, — вступилась вторая женщина, — мы бы хотели просто вас проинформировать о нашем кандидате. Эмиль Гарриевич — очень честный человек, у него два сына и четыре внука, он владелец сети супермаркетов «Русская троечка». Очень честный. Может, вы нас впустите?..

-- Как может честный человек владеть сетью супермаркетов? — не выдержал Карл Иванович. — Зачем твердить о том, чего не знаете? Заладили как попугаи: честный, честный! Так и говорите: талантливый предприниматель, удачливый бизнесмен. Про честность-то зачем? Нахапал денег на торговле оружием в первые годы перестройки. Я в «Русской троечке» даже зерно для птиц не покупаю!
-- Зато сметана самая дешевая, — обиженно перебила женщина с папкой. — А про оружие это вам глупость какую-то сказали, первый раз такое слышу.

-- Честность! — возмущенно продолжал Карл Иванович. — Вот скажите, фокусник — это честный человек или нет?

-- Смотря какой, — убедительно возразила тетка с папкой.

-- Любой! Талантливый! Гениальный фокусник! Можно сказать про фокусника, что он очень честный?

-- Да при чем тут фокусник? — возмутилась женщина с папкой.

-- А вы не знаете, кто был его отец? — удивился Карл Иванович.

Женщины переглянулись.

-- Вы знали отца Эмиля Гарриевича? — осторожно спросила та, что с папкой.

-- Его отца, Гарри Адаскина, знали все, — грустно усмехнулся Карл Иванович. — Спросите у любого фронтовика, вам расскажут. Талантливейший был фокусник-иллюзионист до войны, царство ему небесное. А уж во время войны, когда по частям ездил, по передовым... знаете, как обожают артистов на фронте? А после войны он бы первой звездой стал, но его в пятидесятом посадили как врага народа. Ни за что.

-- Ну вот, видите, — произнесла женщина с папкой. — А вы его сына ругаете.

-- Я не ругаю. Я поправляю. Не надо говорить, что он честный. Надо говорить — предприимчивый.

-- Так вы проголосуете за него?

Карл Иванович помотал головой.

-- Я не хожу голосовать.

-- Это почему еще? — удивилась женщина с папкой.

-- Так.

-- Вы что, хотите, чтобы прошел Райков?

-- Райков не пройдет, — покачал головой Карл Иванович. — Пройдет ваш Адаскин. У него и деньги, и связи. В общем — пройдет он, поверьте на слово.

-- Откуда вы знаете?

-- Да уж поверьте, — усмехнулся Карл Иванович.

-- А чего же тогда голосовать не ходите, раз такой умный и все знаете? — спросила вторая.

-- Потому и не хожу, — ответил Карл Иванович.

Тетка открыла рот — то ли попрощаться, то ли поспорить, но в это время из недр квартиры глухо донеслось: «Эмиль Гарриевич — лучший в мире мэр!»

Карл Иванович поморщился и глянул на часы. Тетки переглянулись.

«Да здравствует наш мэр — дорогой Эмиль Гарриевич!» — снова произнес таинственный голос глухо и вкрадчиво.

-- Это кто у вас? — заинтересовалась тетка с папкой. — Позовите его, пусть распишется.

-- Это попугай, — отмахнулся Карл Иванович.

«Эмиль Гарриевич — лучший в мире мэр!»

-- А голос человеческий... — с сомнением произнесла тетка с папкой.

«Да здравствует наш мэр — дорогой Эмиль Гарриевич!»

-- Всего вам доброго, — заторопился Карл Иванович, проворно захлопнул дверь, запер ее на ключ и посмотрел в глазок.

Тетки стояли все там же и недоуменно переговаривались. Одна махала папкой на дверь, другая недоуменно пожимала плечами.

-- Что за день сегодня такой? — проворчал Карл Иванович. — Так и ходят, кто попало.

* * *

Следующий звонок раздался через полчаса. Карл Иванович хмуро дошлепал до двери и глянул в глазок. В центре шара фантасмагорически выпуклой лестничной клетки стояли две девочки. В руке одной была корзинка, и от того она напоминала Красную Шапочку.

Карл Иванович накинул цепочку и приоткрыл дверь.

-- Здравствуйте! — пропищали девочки, выставляя вперед корзинку, где что-то влажно копошилось. — Купите котенка пожалуйста, недорого!

-- Вот только котенка мне не хватало! — возмутился Карл Иванович.

-- Тогда возьмите бесплатно!

-- У меня аллергия на шерсть! — рявкнул Карл Иванович и захлопнул дверь.

Девочки еще немного постояли, затем одна выразительно покрутила пальцем у виска.

— Аллергия на шерсть у него! Маразматик старый, у него пух по всей квартире летает, — возмущенно донеслось из-за двери.

* * *

Карл Иванович уже не удивился, когда раздался следующий звонок. Трезвонил неопрятного вида парень с горящими глазами.

-- Вы что-нибудь слышали об Иисусе Христе? — спросил он сходу.

Карл Иванович приподнял очки над переносицей и смерил его медленным взглядом с головы до ног и обратно.

-- Ну что вы, откуда? Мне девяносто семь лет... Да-да, девяносто семь. Я коренной москвич. Фронтовик. Военный летчик. У меня двести сорок боевых вылетов и шесть орденов Славы. Первый раз в жизни слышу про Иисуса Христа! Это наверно кто-то из собеса?

Парень сперва не нашелся что ответить, а затем ловким движением, словно из рукава, вынул крохотную Библию.

-- А вот что по этому поводу... — начал он, но Карл Иванович его перебил.

-- Вы из какой церкви?

-- Из Христианской.

-- Я понимаю. Называется как?

-- Вообще-то мы баптисты.

-- Ну а мы атеисты, — произнес Карл Иванович, давая понять, что разговор закончен.

* * *

Следующий звонок раздался ровно в шесть часов вечера. Карл Иванович как раз поменял воду во всех поилках, вернулся в кухню и прилег поспать на диванчик. Звонок не унимался, словно палец звонящего прилип к нему. За дверью стояли двое рослых мужиков в плащах. Лицо одного было хмурым и квадратным, другой же оказался голубоглазым и приятным на вид.

Карл Иванович приоткрыл дверь на цепочку.

-- Добрый вечер, Карл Иванович, — улыбнулся голубоглазый, ловким движением распахивая служебную корочку. — Мы к вам по делу.

-- Кто такие? — нахмурился Карл Иванович.

-- Вы нас впустите сначала, — произнес голубоглазый таким тоном, одновременно вежливым и бескомпромиссным, что даже Карл Иванович не смог отказать, хотя буквы в удостоверении толком не разглядел.

Войдя в прихожую, гости деловито огляделись.

-- Пройдемте на кухню, — сказал Карл Иванович, — Там нам будет удобнее разговаривать.

Он прошел на кухню и сел в кресло. Голубоглазый сел на старую табуретку, смахнув перышко, а Хмурый застыл у двери, видимо, не решаясь сесть на расстеленный диванчик.

-- Карл Иванович, наш визит неофициальный, — деловито начал голубоглазый. — Мы хотели бы сегодня просто познакомиться с вами.

Карл Иванович молчал, и голубоглазый продолжил:

-- В надежде на будущее сотрудничество.

Карл Иванович промолчал снова.

-- В определенных кругах, — начал голубоглазый, — ходят слухи о вашем уникальном даре: предсказывать результаты политических выборов.

-- А вы на улице прохожего остановите, — посоветовал Карл Иванович, — Хоть кто-нибудь не горазд предсказывать результаты выборов?

-- Верно, — кивнул голубоглазый. — Но только вам это удается безошибочно.

Карл Иванович кивнул на телевизор с наушниками и стопку газет, исчерканных карандашом.

-- Это потому, что я интересуюсь политикой, — пояснил он. — А в чем, собственно, дело?

Голубоглазый побарабанил пальцами по столу и обернулся на хмурого.

-- Соседи на вас жалуются, — отрывисто начал хмурый. — Антисанитарное состояние. Превратили жилплощадь в курятник. По всей площадке пух.

-- А что, теперь запрещено держать в квартирах попугайчиков? — спросил Карл Иванович, в упор разглядывая хмурого.

-- У вас же не один и не два, — буркнул хмурый.

-- А где указано, сколько можно? — спросил Карл Иванович.

-- А это просто указывается, — кивнул хмурый. — Это, значит, приходит санитарная комиссия. Проверяет, значит, состояние квартиры. И выписывает, значит, предписание. Ежели предписание не выполняется — отключается вода, газ, электричество, и квартира опечатывается.

Карл Иванович некоторое время размышлял.

-- Я пенсионер, — произнес он. — Фронтовик. Инвалид.

-- И бизнесмен, — вставил голубоглазый.

-- Ну, это громко сказано, — спокойно возразил Карл Иванович. — Был бы бизнесмен, жил бы на Рублевке. Попугайчики — мое хобби.

-- Говорящие попугайчики, — уточнил голубоглазый.

-- Говорящие.

-- Политически грамотные, — закончил голубоглазый.

Наступила тишина, и в этой тишине вдруг явственно щелкнуло реле таймера.

«Да здравствует наш мэр — дорогой Эмиль Гарриевич!» — раздалось из недр комнаты. — «Эмиль Гарриевич — лучший в мире мэр!»

Карл Иванович пошлепал в прихожую мимо посторонившегося хмурого и щелкнул тумблером. Голос смолк на полуслове. Карл Иванович вернулся в кухню, опустился в кресло и прикрыл веки.

-- Молодые люди, — произнес он дребезжаще, — вы объясните прямым текстом, чего вы добиваетесь.

-- Объясняю, — откликнулся голубоглазый. — Вы выращиваете попугайчиков к выборам. Обучаете их лозунгам и сразу по итогам продаете различным людям и организациям...

-- Так, — кивнул Карл Иванович. — Различные люди и организации любят выслужиться перед новым начальством, поселив в кабинете политически грамотного попугайчика с самого момента объявления итогов. И новое начальство с большой симпатией относится к таким проявлениям служебной вежливости. Кто-то покупает портрет, кто-то говорящего попугайчика. Я не пойму, в чем проблема?

-- Проблема, Карл Иванович, в том, что вы за двадцать лет ни разу не ошиблись, — сообщил голубоглазый. — И мы бы хотели с вами об этом поговорить, а может и посотрудничать. На выгодных для вас условиях. Мы — ответственная государственная структура, и нас интересует источник вашей безошибочной информации. Я правильно изъясняюсь? Что тут непонятного?

-- Что значит, ни разу не ошибся? — переспросил Карл Иванович.

-- Это значит, — объяснил голубоглазый, — что вы ни разу не заставили ваших попугайчиков репетировать имена тех кандидатов, которые потом не прошли.

Карл Иванович как будто не слышал. Затем веки его дрогнули и приоткрылись.

-- Ах, вон оно что... — произнес Карл Иванович. — А я-то думаю, куда вы клоните... Что за тон, что за шантаж с санитарной инспекцией... — Он привстал в кресле, оперся на палку, поднялся на ноги и зашаркал к выходу из кухни. — Я-то думаю, что за фантастика, что за намеки... — Он остановился на пороге и махнул палкой. — А ну-ка, брысь отсюда оба! Живо, я сказал! Живо!

Голубоглазый и хмурый недоуменно переглянулись.

-- Живо! — повторил Карл Иванович. — Ишь ты, совсем с ума посходили.

-- А в чем дело? — Голубоглазый пытался сохранить невозмутимость, но по его лицу было понятно: все идет не так, и он уже сам это чувствует.

-- Кто вам вообще про меня доложил? — кипятился Карл Иванович. — Откуда информация?

-- У нас свои каналы, — с достоинством произнес голубоглазый.

-- Ваши каналы — взять и выпороть, — произнес Карл Иванович. — Кто вам сказал, что я никогда не обучал попугаев именам проигравших кандидатов? Кто? Вы хоть знаете, как у меня все устроено? У меня две комнаты, живу сам на кухне. В каждой комнате по обучающей колонке. В одной комнате попугаи разучивают одного кандидата, в другой — другого. Двери всегда закрыты. Каких больше учить, каких меньше — это я решаю по газетам. Выигравших продаю. Проигравших — раздаю бесплатно активистам штаба. Тупых и упрямых, кто имен повторять не научился, — выпускаю в форточку. Лесопарк рядом, пусть живут, как хотят. Ясно?

Голубоглазый многозначительно посмотрел на хмурого.

-- Пусть покажет, как он учит за Райкова, — пробасил хмурый. — Он за одного Адаскина учит.

-- Покажите пожалуйста, в какой комнате вы учите своих попугаев хвалить Райкова, — попросил голубоглазый.

-- Разумеется, в маленькой. Извольте. — Карл Иванович щелкнул тумблером.

«Райков Алан Кайсанбекович, заслуженный поэт!» — загремел голос из загаженой колонки. — «Да здравствует наш мэр Райков!»

-- Всего хорошего, Карл Иванович, — козырнул голубоглазый, — Извините, что побеспокоили, ошибка вышла.

-- Я вот чего не понимаю, — обернулся хмурый. — Вы им что, прослушивание потом устраиваете?

-- И прослушивание тоже. А в основном запоминаю, кто как чирикал у меня.

-- Всего доброго, — еще раз козырнул голубоглазый, но вдруг остановился на пороге, — так значит, Адаскин?

-- Девяносто пять процентов.

-- Попугайчика можно приобрести?

-- Триста долларов. Чем кормить, как ухаживать знаете?

Голубоглазый кивнул, вынул бумажник и начал в нем деловито копаться. Карл Иванович направился в комнату и вышел оттуда вскоре с небольшой клеточкой. Просунув в клетку палец, он погладил испуганного волнистого попугайчика по макушке.

-- Ну? Чего скажем? — ласково шепнул он.

«Эмиль Гарриевич — лучший в мире мэр!» — доверительно проскрежетал попугайчик, косясь испуганным глазом.

-- Благодарю! — голубоглазый вручил старику деньги и взял клетку.

-- Фантасты... — саркастически произнес Карл Иванович, запирая за ними дверь.

* * *

Волнения беспокойного дня не прошли даром — к вечеру разболелось сердце. Карл Иванович укрыл ноги пледом и лег на диван, положив под язык таблетку нитроглицерина. Голова кружилась, в висках стучало, а грудь пронизывала острая и страшная боль. Было не столько больно, сколько страшно, и очень не хватало воздуха. Такие приступы случались и раньше. Прошло минут пять, и вроде боль стала потихоньку отступать. Карл Иванович полежал немного, затем встал, медленно дошел до окна и распахнул створку. А затем так же медленно вернулся на диван.

Он лежал и думал, что надо полежать еще немного, а затем встать и насыпать попугаям кунжута. А потом в окно вдруг яростно ударил холодный осенний ветер, и вдалеке пораспахивались двери обеих комнат. А этого допускать было никак нельзя, чтобы не смешались и не вызубрили лишнего. Карл Иванович попытался приподняться, но вдруг боль схватила грудь со страшной силой, а потолок начал проваливаться. Последнее, что он услышал — это птичью возню в коридоре, а последнее, что увидел — аккуратно заглядывающих в кухню попугайчиков.

Боль постепенно исчезала, но вместе с телом. Карл Иванович падал в черный бесконечный коридор, пока вдалеке не показалось ослепительное сияние. Оно приблизилось — и вдруг коснулось светящимся дыханием бесплотной макушки Карла Ивановича, проникая глубоко внутрь.

Раздался громовой голос. Хотя это был и не голос, и говорил он не слова, а будто заглядывал в самую глубину души — туда, где еще недавно было сердце. Но сам взгляд, с которым он туда заглядывал, словно бы произносил: «НУ? ЧТО СКАЖЕМ?»

Карл Иванович, потомственный коммунист, названный в честь Маркса, летчик и фронтовик, убежденный атеист, железный Карл, как его звали в полку, впервые в жизни ощутил такую полнейшую душевную растерянность, какой никогда не испытывал даже в детстве. Он не знал, что ответить. Иисус? Аллах? Кришна? Душа просто молчала.

«ЧТО Ж ТЫ?» — дохнул громовой голос и подбросил Карла Ивановича высоко вверх.

Светящееся пятно, кружась, осталось внизу, а впереди забрезжила невиданная ослепительная свежесть, не формой, а чем-то совсем другим неуловимо напоминавшая гигантскую форточку.

Карл Иванович влетел в нее, на миг ослеп и камнем пошел вниз. Но вдруг на спине сами собой расправились два белоснежных крыла и подхватили Карла Ивановича. Он взмахнул ими раз, другой, третий — и начал легко подниматься вверх, начиная оглядываться по сторонам и все пытаясь понять, то ли душа его такая легкая, то ли на душе так легко.