Святочное «постмодернистское» «литературоведение»

На прошедших Святках захотелось написать о сказках. По-моему, вполне естественное желание в эти дни. Ну, пожалуй, не совсем о сказках, их я не читал с довольно далёкого детства. Книги в те годы у меня были обычные-советские, что определяло некоторую специфику, например, про Ивана-царевича там было, а про Бову-королевича нет. Времени прошло много, в голове смешались тесты авторские и народные, с претензией на аутентичность и без таковой, и выкристаллизовались два конструкта под названием «русская сказка» и «европейская сказка». Т.е. речь пойдёт не столько о самих явлениях, столько о том, как они отразились в кривом и пыльном зеркале моего сознания. Весьма постмодернистский подход, не находите?

Так вот о сказках. Не кажется ли вам, что европейские сказки волшебные, а русские нет? Если, конечно, под волшебством понимать магию (а не нечто совсем уж неуловимо-воздушное).

Поясню на примере. Европейская ведьма почти в любом тексте колдует так, что чуточку жуть берёт от ощущения, что «за этим что-то есть», на всех этих зельях из паучьих лапок и толчёных зубов дракона тень какой-то достоверности. Русская баба-яга колдует «потому, что сказка». Слово это имеет в русском языке оттенок побасенки, «ну, напридумают же, артисты». Или, скажем, вам приходило в голову идея найти Меч-кладинец? Мне – никогда, ибо он специфически «литературен». А вот от европейского магического артефакта частенько веяло таким холодком, будто он мало того, что был, а и сейчас где-то как-то «сокрыт». «Холодок» – это не убеждённость, не концепция, а лишь тень её, но всё же…
Если обобщить: русская сказка рассказывает про людей, а европейская про встречу людей с миром иножити-нежити-нечисти.
По-разному это проявляется. Скажем, в русских сказках нежить и всякие одушевлённые животные действуют в соответствии с человеческой логикой и этикой. Это плохие или хорошие люди и часто не более того. Вот мышка-норушка, сделал ей добрый молодец доброе же дело, сказала она: «за мной должок, при случае верну», и вернула. Не то, что бы это было везде так. «Дальше мне идти нельзя», говорит Серый Волк, обнаруживая, что над ним довлеет нечто отличное от обязательств дружбы, меня мороз по коже от этой сцены пробирал. И в «Курочке-Рябе» логика нездешняя (много смайлов). На крайний случай, всякую нечисть можно провести по разделу «иносказание»: Змей-Горыныч – символ набега степняков, Соловей-Разбойник вообще татаро-монгол, с кикиморами знаком всякий, кто бродил ночью по лесу и т.д. (допускаю, что это следствие искажений, введённых в советский период «атеистами»). И вся эта чудесатая братия большей частью ходит в статистах. Разительный контраст с Европой, где «неведомые звери», прочая нечисть и обитатели параллельных реальностей могущественнее, рельефнее прорисованы и мир их сложнее и показан подробнее (и города у них подземные и иерархия сложная, а не просто «попал к русалкам и они не отпустили»). А наши лесовики и домовые, из-за которых русских старательно записывают в крипто-язычники, как-то не производят впечатление обитателей Великого Иномирья… И Царевна-Лягушка не героиня жутковатой фантасмагории о браке человека и существа нездешнего, а так, девица непростая, с заморочками. Она, конечно, заколдованная, но на Руси и в Европах заколдовывают по-разному. Царевна, ставшая лягушкой, в душе будет царевной без изъятия, а Прекрасный Принц, превращённый в Злобного Карлика, станет действовать как злобный карлик, помыслы иметь злобного карлика, оставаясь прежним лишь крошечной долей сердца. Опять же про оборотней не забудем (не чисто западноевропейский феномен, но какова разница «весов»!)
О героях вообще стоит поговорить. «Европеец» появляется на авансцену в паутине прошлых и актуальных социальных обязательств. Он вечно кому-то что-то должен или был должен: злой мачехе, строгому мастеру-магистру, ростовщику, доброй и недоброй феям, господину бургомистру, который совсем даже не бургомистр, каким-нибудь гномам и так далее. Он и в сказку-то вляпался по причине этих самых обязательств.
Русский свободен от этой «кредитной истории». «До событий» он ведёт жизнь незатейливую и ничем таким не обременённую (землю пахал сам на себя, «рос в дому отца своего» и т.д.), а потом по вольной воле «людей посмотреть, себя показать», либо по призванию «вставай, богатырь, беда на землю нашу пришла» отправляется в чудесное путешествие. Потом он может вступить в договорные отношения, пойти на службу князю, дать кому-нибудь обещание, попасться в сети обмана, но этих «ниточек» будет меньше, чем у его «коллеги».
Причём европеец преимущественнее «жизненнее» нашего. Он влюбляется, ненавидит, трусит, дерзит, лукавит, становится жертвой чужого плутовства, сомневается, в нём и гниль, и отвага найдётся, и тёмное дно.
Русский, вроде, «попроще». Добрый молодец или богатырь обладают специфической цельностью, в них «внутренней борьбы» мало. Исключение, пожалуй, Добрыня Никитич. Не скажу почему, не помню, померещилось, наверное; да ещё Святогор (в нём – тайна). И был бы такой образ невыносимо пряничным, если бы не два обстоятельства.
Первое: богатырю быть богатырём нравится, вот не следа в нём «правильного мальчика», которого «выучили-заставили» нету, он такой, извините, «не по закону, а по благодати», делает ровно то, что хочет, а дурного не хочет почему-то (впрочем, может «разгуляться», без сомнений и угрызений). Никакого не просматривается писаного кодекса, которому он следует (пусть даже по наклонности благородного сердца, как странствующий рыцарь). Этакая себе на уме и сама с собой в ладу спокойная усмешливая сила, в которую оказывается трудно поверить. Иванушка-дурачок тоже спокойный и усмешливый, карт в рукаве не прячет, вся колода на виду, только никто не верит, что он и правда такой, несоблазняемый, оттого и получается «всех обвёл вокруг пальца».
А второе, с героем-молодцом-богатырём такая странность – он вроде анти-мага, это из-за каких-то его особенностей «очеловечивается» поведение зверья, кикимор и бабок-ёжек. У него над ними некоторая власть. У европейца с этим сложнее, он может переиграть Иномирье, но не пройти сквозь него, как нож по маслу. Кощея Бессметного, часом, не Роу выдумал? Уж больно сильный образ. Есть ли в европейском фольклоре аналог, не просто признавшего поражение в игре, а побеждённого, уничтоженного Властителя Тёмных Сил? В Европе, насколько я помню, всё обстоит несколько иначе: героя с чистым сердцем (или изрядной смекалкой), аналогичный Властитель может отпустить, признав его достоинства или взять на себя обязательства перед ним, но сам при этом не гибнет.
На круг: про европейца интереснее читать («необыкновенные приключения» в избытке), добрым молодцем, богатырём интереснее быть, побыть, почувствовать себя таким (впрочем, возможно, есть люди, которым этот образ люто противен, должно быть это свого рода тестовый момент).

Подытожу. Есть у меня версии, чему мы обязаны таким различиям.

1) Я ничего не понимаю в предмете, развёл философию на основе смутных детских воспоминаний. Вполне возможно, если что – это мой личный журнал.

2) Русский фольклор неоднократно обрабатывался людьми, которым вся сказочная «мистика» была, как минимум, не интересна. Теоретически (на уровне домыслов) можно даже выделить две «волны» редактирования и переложения. Первая – почти весь XIX век, от 1812 года (или ещё раньше, кто автор термина «чудо-богатыри»?) и до царствования Александра III включительно. Вторая – во временах позднего Сталина. Первой нужен был вдохновляющий героический воинский эпос, учитывающий особенности народного психического и культурного склада. Второй тоже самое, плюс «извечная борьба трудящихся против эксплуататоров» и зачистка текстов от «религиозного мракобесия».
Европейское народное творчество тоже перелицовывали, но какие-то другие люди, с другими целями и гораздо раньше по времени.

3) Мы имеем дело с сущностными различиями систем. Элемент дохристианский (языческий? кельтский, друидский? древнегерманский?) и нехристианский (оккультный? алхимический? гностический? масонский?) в Европе, её сознании, культуре, а, быть может в раскладе её социальных сил, оказался сильнее и организованнее, чем какие-либо его аналоги в России и широко транслировал свои представления, в том числе и в фольклоре. В России же от «потустороннего зоопарка», пожалуй, пытались откупиться-отгородиться («что бы домовой не шалил – налей ему молока»), но не «интенсифицировать взаимовыгодные обмены» (исключения, впрочем, есть всегда). Может поэтому атеизм «здесь» и «там» имеет очень разный «привкус»? «Там» – это, в том числе, и размежевание с миром, подчинённым странным законам и наполненным иноприродными сущностями.

P.S.: особо всерьёз не принимайте :)